Конкурс. Лента Памяти. Отцовские ботинки.

 
 <

В детстве много чего было, чего нет во взрослой жизни. И смеха, и снега было больше. Засыплет бывало снег настоящей зимой (не то, что нынче – ни то, ни се) дорожки, и дороги, и огороды. Выходим мы, пацаны двенадцатилетние, одноклассники, на «белое-белое покрывало января», а сугробы у окон такие большие, что можно в них с крыши прыгать. А мы идем дорогу расчищать. 
По обе стороны проезжей части естественные борта из снега получались по метру и больше высотой. После школы прямо на дороге играли мы в хоккей. Да, именно на проезжей части. Во-первых, самих машин тогда было намного меньше (это сейчас и по зебре страшно переходить), во-вторых, жили мы в поселке Южном (сейчас 7-ой микрорайон) на улице Чкалова, движение было там не очень, редко автомобили проезжали, разгоняя нас сигналами. Страсти спортивные бушевали у нас нешуточные. Играли мы по-настоящему, по-спортивному зло, как говорят, до крови. Мой дом был рядом с нашей искусственной хоккейной «коробкой». Иногда на крики выходил мой отец и утихомиривал нас: «Что вы деретесь, как с немцами. Вы же все свои. Тоже мне вояки. А ну-ка прекратили эти бои. Я вам как офицер приказываю». Ну, а мои друзья, бывало, и попросят: «А Вы расскажите, как на войне было. Видели немцев близко-близко? Убивали?»
Отец вздохнет: «Все было. Это война. Это вам не клюшками махать, драчуны». И расскажет что-нибудь нам в перерыве наших сражений о настоящих боях. Как касками в темноте в сарае бились, не видя ничего. Схватишь, говорит, за шиворот – если заматерится, значит, свой, а промолчит или по-немецки вякнет - сразу каской по голове… Один раз в окружение попали. Лежали мы в санбате. А тут обходят нас немцы. Поднял я всех раненых, кто мог держать винтовку, взял несколько гранат - и в прорыв пошли… Семеро из ста и прорвались… А еще были и смешные случаи. Помню, сидим мы в окопе. Тишина поразительная. Непривычная для передовой тишина. Старшина Еременко что-то в бинокль рассматривает. Потом говорит мне:
- Разрешите, товарищ старший лейтенант, за медом сползать. Вон там, аккурат посредине между нами и немцами пчелиные ульи  стоят в поле. Откуда они там, не понятно. Но в сотах мед точно есть. А к нам уже сутки кухня добирается, никак не доберется. Вот бы и подкрепились… "Поползем вместе, - говорю, - ты со своим автоматом прикрывать будешь". Пополз я первый, он за мной. Доползаю до улика. Пчел не видно, а в рамках мед остался. Достаю одну рамку.. а тут из-за другого улика прямо на меня немец выползает и тоже с рамкой. Бросает ее – и за автомат. Я тоже свой табельный «ТТ» выхватил. Смотрим друг на друга и на мушке держим. Рыжий такой. Морда круглая, глаза бегают – то на меня смотрит, то на пистолет. Молчим. Я прячу пистолет в кобуру. Он тоже. Берем по две рамки и ползем к своим… Вот. Даже с фашистами были перемирия обеденные. А вы – свои, а до крови деретесь…».
Пошутит еще с нами отец и идет домой. Шаги у него короткие, осторожно так ноги передвигает. Это сейчас я вспоминаю… и мне жаль отца. А тогда не понимал… или забывал. У него были ноги больные. Отморозил он пальцы на ногах, когда лежал в разведке и считал немецкие танки. Ампутировали ему фаланги пальцев, и стал он носить сапоги меньшего размера. В них и Берлин брал…
Мы в детстве все любили щегольнуть
И каждый месяц рост свой отмечали.
Мы, как гармонь, растягивали грудь,
Казалось нам, могучими плечами.
Гордился я, что вот отца догнал.
Его ботинки мне малы и узки.
Гордился я... я просто забывал -
Он отморозил пальцы ног под Курском.
Уже давно я вышел в мужики.
Лежат в альбоме детства фотоснимки...
Но малые отцовские ботинки
Всегда. Всю жизнь.
Мне будут велики.