У нас в гостях ВИКТОР ШЕНДРИК . Стихи.

   Пока мы думаем о новых конкурсах, предлагаю хорошие стихи почитать. Друзей и хороших знакомых поэтов я не спрашиваю дополнительного разрешения на публикации. Подписывая мне свои книги, они подписываются и под моими публикациями их произведений в Час Пик и в "НС", в литстранице.<

ВИКТОР ШЕНДРИК

Родился 8 июня 1956 года в г. Артемовске Донецкой области. В 1982 году закончил Краматорский индустриальный институт. Специальность – инженер-механик. Работает в коммунальном хозяйстве. С 1988 г. публикует свои стихи как представитель Клуба самодеятельной песни "Вагант" (Артемовск). Гран-при на I фестивале авторской песни в г. Димитрове Донецкой области. Выпустил стихотворные сборники: "Песни капитулянтов" (1993), "Время – ночь" (1995), "Вавилоны" (1997), "Визиты в плохую погоду" (2000), "Мир выжил" (2003), "В зале ожидания" (2008). Опубликовал подборку стихов в журнале "Антверпенское время" (2002). Вышли сборники прозы "Экивоки" (1998), "Двенадцать дней свободы" (2005) и остросюжетный исторический роман "Был городок" (2002). Проживает в г. Артемовске Донецкой области.

  ***
   Несутся годы к финишу,
Креплюсь, спасибо имиджу,
Да вот боюсь, не выдержу –
Сорвусь, как пес с цепи.
Не захлебнулся водкою,
Не лег на грунт подлодкою,
Но сдавленною глоткою
Попробуй, прохрипи.

А что набедокурено,
То добела ошкурено.
И я среди прищуренных
Ильею на печи.
В глазенки ваши чистые
Не выплеснуть, не высказать,

Как плыл к заветной пристани,
Да проскочил в ночи.

Повороти, течение,
В свечение весеннее,
Где порта назначения
Не гаснут огоньки,
Где заждались, наверное,
Друзья до гроба верные,
Где воскресенья вербные,
Где от костров дымки.

Хватился утра к вечеру!
Да делать, видно, нечего –
У Главного Диспетчера
Забот невпроворот.
Серьезные, курьезные
Долги почти что розданы,
А небо, небо звездное
Склонилось и зовет.

  ***

   Когда дымятся день и ночь стволы,
И трещинами ширятся границы,
Когда от словоблудья и хулы,
Хоть лоб разбей, уже не откреститься,
А под ногами, нет, уже не твердь,
Не зыбь уже, а тошнота паденья,
Когда не просит милостыни смерть,
А щедро предлагает угощенье,
А медяки в протянутой руке
Сгодятся палачу последней платой,
И снова пишут кровью на песке
Навеки удивленные солдаты,

Когда по курсу дня разменян год,
И под золой перегорает семя,
Тогда, опешив, замедляет ход,
Ополоумев, прекращает ход
И пропадает, исчезает Время.

   МОЛИТВА

За черту не ступлю досрочно,
Не отпустят – не та статья.
Хоть все тоньше в часах песочных,
Все прерывистее струя.

И пока не подводит тело,
Не кромешный туман в мозгу,
Дай мне, Господи, силы сделать
То, что сделать еще могу!

Пусть рабом я смиренным не был
И артачился за троих,
Не скупился бы я на требы,
Если б дел не видал Твоих.

Знать, темна мне Твоя водица,
Ни омыться в ней, ни испить.
Вразуми меня, как смириться
С тем, чего мне не изменить!

Я не так уж никчемен в спорах,
И ершиста еще строка,
Но все ласковей уху шорох
Утекающего песка.

Боже, дай, чтобы к месту слово,
А не к месту – вели молчать!
Только вот одно от другого
Научи меня отличать!

   В ЗОНЕ РИСКОВАННОГО ЗЕМЛЕДЕЛИЯ

От сусальных свобод косея
И пеняя дурной погоде,
Кто бы как бы ее не сеял,
Демократия здесь не всходит.

Не изведала революций
Земледелия суть простая –
Если даже ростки пробьются,
Демократия не взрастает.
Дак под корень ее! На силос!
Неча попросту колобродить!
Эка, стерва, заколосилась!
Все равно она хрен уродит!

То не всходит, то не взрастает,
То взрастет, но не плодоносит –
Не какая-то там папайя,
Не бананы и не кокосы.

Источая любовь к природе,
В пашню вперились ротозеи…
Демократия здесь не всходит,
Да к тому же – ее не сеют.

  ***
   Сегодня – Вы! Сегодня только Вы
Мой день и хлеб, мой горизонт и гавань,
Мои сирены, парки и волхвы,
Мой шутовской колпак и, может, саван.
Мой давний сон, мятежная весна,
Ночной перрон, часы, гудок короткий,
И первых строк смешная новизна,
Оборванная трель междугородки,
С ворчанием ушедшая гроза,

Крик журавлей, невидимый, протяжный…
Еще – глаза. Ах, черт возьми, глаза!
За них мне и свои закрыть не страшно…
Бессилье слов и вожделенье уз,
Летящие сквозь звезды позывные…
Сегодня – Вы! И я тайком стыжусь,
Что видеть довелось мне дни иные.

  ***
   Я здоровый имею вид,
Хоть картины с меня пиши,
Ничего нигде не болит,
Кроме совести и души.

Хоть диагноз мой и суров,
Не заметить его врачам:
Я при свете дневном здоров,
Совесть мучает по ночам.

Хоть диагноз мой и суров,
Не трясясь хожу, не дрожа.
Не объект я для докторов –
Незаметна для них душа.

Как болезни моей помочь,
Медицина о том молчит,
И от боли хрипит всю ночь
Доходяга и инвалид.

Этим приступам я не рад,
Но и это благая весть:
Если совесть с душой болят,
Значит, есть они, значит, есть.

  ***
   Сколько помню, горел костром,
Вился к звездам, шипел смолою,
И, как с ясного неба гром,
Оказался – зола золою.

Не задул пресловутый быт,
Просто – так у людей бывает,
Кто неистовее горит,
Тот быстрее других сгорает.

Знать, дотла догорел костер
На потребу беспутной славе,
Ты спокойна будь, я хитер –
Уголек для тебя оставил.

Незаметен при свете дня,
И коварствуя в том, что тлеет,
Он хранитель того огня,
Он силен еще, он согреет.

  ***
   Завершая земной циферблат,
Остываешь к пинкам и наградам.
Для того он и выдуман, ад,
Чтоб пугать себя до смерти адом.

Обратись-ка к насущным долгам
И поповские байки не слушай.
Ты по адовым черным кругам
Столько лет проволок свою душу.

Столько лет этот крюк под ребром,
И чадила смола, клокотала…
А добро все сражалось с добром –
Ладно, если бы не побеждало.

И в кромешном чаду и дыму,
Прикурив от засаленной сотни,
Ты завидовал, грешный, тому,
Кто из этой ушел преисподней.

А душа – молодец, хороша,
Что ей стадо чертей с кочергами!
Напоказ хохотала душа
Над лежащими петлей кругами.

Так о чем же нам в спину бубнят!
Не по чину рыданья паяцам.
Для того он и выдуман, ад,
Чтоб до смерти его не бояться.

   У КАЗЕННОГО СТОЛА

Он, опустившись в кресло тяжело,
Все объяснил мне вроде бы толково,
В ухмылку распластав свое табло –
Простите мне прилизанное слово!

Куда ж она сегодня забрела,
Моя когда-то верная удача?
Там, по другую сторону стола,
Похоже, что и дышится иначе.

И я, томясь в тепле и мандраже,
В глазах его наивен и ничтожен,
Как проклятый, мечтал о палаше,
С готовностью рвануть его из ножен.

Пускай вершит, решает дело сталь,
Пускай найдет последнего страдальца.
Он полон сил, а я давно устал,
Устал терпеть, просить и унижаться.

Я жизнь давно приемлю, не дрожа,
Но впредь, попав в любую передрягу,
К казенному столу без палаша,
Храни Господь, не сделаю ни шагу.

   ***
Все так же алчен всадник Буцефала.
Все так же тонут черепа в пыли.
Все так же, отпевая адмирала,
В заливе догорают корабли.
Бьют барабаны. Выскоблена плаха.
Осокою колышутся штыки.
Свистит ядро. Разорвана рубаха.
Поет рожок. Равняются полки.
Горят хлеба. Храпят за Доном кони.
Чужой водою пенится шелом.
Любовно греет белые ладони
Над самоваром дряхлый костолом.
Раб-иудей перечит фараону.
Костры тела терзают на крестах.
Минуя полустанки, эшелоны
Торопятся в Освенцим и Карлаг.
Горит Москва. Поставил Бостон чайник.
На перевале гибнет "Эдельвейс".
В студеной мгле напыщенный "Титаник"
Все продолжает надоевший рейс.
Все так же к Риму рвется гунн упорный.
Свистят нагайки. Забривают лбы.
Все так же нужно утром к речке Черной
Курчавому заложнику судьбы.
Стрельцы с проклятьем под топор ложатся.
Трясет Помпею. Окружен рейхстаг.
А во врата уже стучат данайцы
С загадочной улыбкой на устах.

  ***
  Знаю, никого не растревожу.
Прошлым сантиментам грош цена.
Вижу, пала и забилась лошадь,
Где-то вдалеке от табуна.

Поотстала, не хватило прыти
Раздувать боками на бегу.
Или ангел – лошадей хранитель -
Взял да сплюнул: - Больше не могу!

До гуденья натянулись вены.
Встать бы, встать! Но нет, невмоготу.
И саднит разбитое колено,
И стучит копыто в пустоту.

Что предсмертный храп ее расскажет?
Что в глазах у павших лошадей?
Цирковые пестрые плюмажи
Или гул манежных лошадей?

Скрип пролетки, пьяный франт извозчик?
Но косят кровавые зрачки
На табун, пасущийся у рощи,
На туман, струящийся с реки.

Знаю, все вы были рысаками.
То-то потом тянет за версту.
Ну а если головой о камень,
Можно и копытом в пустоту.

  ***
  Не колюсь, не курю анашу,
Но за это других не сужу.
Если зависть к кому и ношу,
Только к взмывшему в небо стрижу.
Я, как правило, редко тужу,
Но и попусту тоже не ржу,
И пока я песок не трушу,
Погрешу и посумасброжу.
По реке я таскаю баржу,
Но на хлеб себе честно тружу,
И поэтому не выношу,
Если раем манят к шалашу.
Верю ручке и карандашу,
Но, бывает, и кровью пишу.
Жаль, что с русским не очень дружу, –
Говорю не "кладу", а "ложу".
Пяток я никому не лижу,
Не бросаюсь в горячке к ножу.
Если раны кому бережу,
То покорно прощенья прошу.
Никуда ни за чем не спешу,
А тем паче к тому рубежу,
За которым уже не скажу,
Кем на этой земле дорожу.
Я стихов никуда не вожу,
У казенных столов не дрожу,
Я сижу и пишу.
Я хожу и пишу,
Я дышу и пишу,
Я пишу!